В Москве в галерее Пролаб открылась выставка Сергея Максимишина - одного из самых известных российских фотожурналистов, регулярного лауреата множества российских конкурсов и одного из очень немногих в нашей стране обладателя премии World Press Photo. Выставка приурочена к публикации книги "Последняя империя: 20 лет спустя", в которой Максимишин собрал свои работы, сделанные в России и СНГ. Максимишину 42 года, но он при этом сравнительно молодой фотограф: раньше Сергей занимался ядерной физикой, потом, до кризиса 98 года - бизнесом, фотография стала его главным делом только в последние восемь лет.
"Это у вас не фотография, а литература, - так Максимишин ругает своих учеников - это в смысле меня - Ю.В. - на семинарах и мастер-классах, - я могу просто сказать "украинская бабка сидит на еврейском кладбище" и смотреть после этого будет неинтересно". Если спросить Сергея, что он в самом общем виде думает о фотографии, он скажет, что фотография должна уходить от слов и стремиться к музыке, что фотография - это не сюжет, а свет и цвет, что снимать надо не головой, а животом и что он порой завидует шестнадцатилетним девушкам, которые, не зная что такое выдержка и диафрагма, способны интуитивно добиться наиболее выразительного сочетания линий и цветовых пятен. Образцом для подражания Максимишин считает Пинхасова - единственного русскоязычного фотографа агентства Magnum, человека, который как никто способен выстраивать кадр из случайного сочетания теней и отражений: ничего не понятно, но очень красиво.
Парадокс в том, что фотографии Максимишина - это как раз литература; не потому, что их легко описывать словами, а из-за обилия смыслов и культурных аллюзий. Максимишин обладает уникальной способностью изъясняться метафорически: "Когда я был в саддамовском Ираке, - рассказывает он, - у меня из окна отеля открывался прекрасный вид, люди вели себя вежливо и доброжелательно. Но я чувствовал, что на самом деле это страшная страна, я знал, что в подполье моей гостиницы находятся застенки, где пытают заключенных. Я долго думал, как иносказательно передать эту атмосферу террора и в конце концов пошел на птичий рынок; это очень мрачное место: собаки на тяжелых цепях, глиняные клетки для птиц. Потом показал моему другу фотографу Козыреву, с которым мы жили в одном номере, он засмеялся, говорит, "тебя сюда что, за этим послали?"
В то время как почти все современное искусство – как словесное, так и визуальное, - стремится преодолеть постмодернистские тенденции, воздействовать на эмоции зрителя, на его мгновенные подсознательные реакции, Максимишин апеллирует еще и к культурному бэкграунду. После выхода книги его наверняка будут сравнивать с фотографом Игорем Мухиным, который недавно тоже выпустил книгу о постсоветском пространстве - «Рожденные в СССР». Если Мухин своими нарочито негармоничными черно-белыми фотографиями вызывает характерное для постсоветского мира неудобство и раздражение чуть ли не на уровне спинного мозга, то Максимишин обращается к рацио, его кадры располагают к спокойному вдумчивому разглядыванию и анализу. Можно даже противопоставить москвича и любимца Москвы Мухина и петербуржца Максимишина как представителей двух взглядов на мир: Москва с ее традицией рвать традиции и Питер, непрерывно вырастающий из прошлого и никогда не открещивающийся от своего культурного опыта.
Фотографии Максимишина на самом деле очень интеллектуальны: искусствовед найдет в них цитирование Вермеера и Жоржа де Латура, филолог увидит иллюстрации к Саше Соколову и Гюнтеру Грассу - причем все это как будто случайно: в то время, как автор сосредоточен на луче света, падающем из угла в угол, его персонажи вдруг сами собой начинают корчить какие-нибудь босховские рожи или выстраиваются в композицию "Тайной вечери". Характерно, что Максимишин любит изъясняться не отдельными кадрами, а фотоисториями - сериями из 10-15 снимков. С одной стороны, это журнальный формат, с другой - очень органичный способ повествования, где случайное лицо из телевизора на одном кадре переговаривается с реальным лицом за решеткой в другом и со спинами людей на третьем, которые сами образуют решетку, ну и так далее. При этом Максимишин, в отличие от большинства фотографов, работающих на стыке репортажа и арта, старается быть понятным: у него в кадре почти не бывает ничего нерезкого, он всегда снимает в цвете. Многие из его фотографий по-карикатурному простые и смешные: бульдог и тетка, похожая на будьдога; работницы фабрики учебных скелетов, завтракающие среди своих изделий; корова, целующая доярку. Подобные кадры, в сочетании с тонкими и глубокими сериями о Чечне, о любви питерских даунов, о гламурной путинской Москве как раз и дают такую картину "Последней империи" во всем ее постимперском и постмодернистском абсурде, на какую способна замахнуться разве что литература. А вот музыка, что бы там ни говорил Максимишин, не способна.
